М-сье улыбнулся в свои густые усы.
Первый раз, он увидел её в театре. Она сидела в первом ряду и горящими глазами следила за происходящим на сцене. Она тихонько смеялась себе в ладони (даже когда актёры не говорили ничего смешного) и сокрушённо качала головой, когда на сцене происходило что-то пошлое или чересчур искренее. М-сье даже показалось, что она иногда краснела, оглядываясь на сидящую вокруг публику. "Ну и дамочка," - подумал он про себя и попытался сконцентрировать своё внимание на пьесе. Через некоторое время он понял, что это было невозможно. Его взгляд сам по себе возвращался к забавной девушке на первом ряду. Трудно было выделить в ней особо красивые черты. Нос был слегка крупноват, губы слегка тонковаты, брови слегка густоваты, волосы слегка... В прочем нет, её волосы были хороши. Блестящие, шёлковистые... Они наверно ещё и золотятся про граммотном освещении. Чёрт, кто же придумал этот дурацкий приглушённый свет в театре? М-сье поёрзал на кресле и снова принялся изучать молодую особу. На ней был надет какой-то невероятный вельветовый пиджак чёрного цвета. Ниже он к сожалению не видел, так как сам сидел на пятом ряду сбоку и обладал весьма ограниченным кругозором.
Во время антракта, девушка вспорхнула со своего места и выбежала из зала. М-сье так и не углядел направление в котором она скрылась и потому решил не плутать по коридорам театра. Не дай Бог ещё забредёт в буфет. Ему ведь непремнно захочется перекусить, а там такая очередь (Да и цены, о-ля-ля)! Поэтому он остался сидеть и размышлять в мягком удобном кресле. Кресла были чуть ли не единственным достинством этого театра, в глазах м-сье. Конечно интеллектуалы поговаривали, что тут ставили современные смелые пьесы, что тут играли талантливые актёры и режиссуру доверяли не первым попавшимся, но почтенному м-сье было абсолютно всё равно. Он сюда приходил как на работу. Хотя почему "как"? Так и есть, работа. Он ведь писал в газету, а редакторы люди капризные; М-сье бросали от криминальной хроники к театральной критике и светским новостям. Да уж! "Надо бы попросить Морэ проверить эту даму. Как бы не оказалась кокоткой, подругой одного из актёров.", - внезапно подумал м-сье и тут же пристыдился. Ну какая из неё кокотка, она слишкам горда. Стоит только посмотреть на то как вздёргивает носик, и сразу всё понятно. На подружку актёра отже похоже не была. Что-то не кидала она восторженных взглядов ни на одного из участников постановки. Может быть критик? Вряд ли, ничего не записывает и ведёт себя слишком странно. Ну какой уважающий себя критик так открыто изъявляет свои эмоции?
Тем временем антракт закончился и публика хлынула на свои места. Было заметно, что кое-кто из присутствующих принёс с собой в зал еду, что ,собственно говоря, было запрещено. Людям, однако, было не до правил, поэтому минут десят второго акта сопровождались сёрбаньем, причмокиванием и причавкиванием. К удивлению нашего м-сье, молодая особа в зал не вернулась, её место на первом ряду пустовало, пока туда не водрузился какой-то мальчишка в смокинге. М-сье раздражённо фыркнул и отвёл взгляд. Деласть было нечего, пришлось смотреть пьесу, надо же было узнать о чём тут вообще речь (Нет, м-сье конечно мог написать рецензию не о чём, но это не всегда было по душе редактору). На сцене происходило невообразимое. Главный герой, забыв о главной героине, курил морфий и нёс сущий бред, о равенстве и мире. Какая всё таки чушь эти пьесы! Ну зачем надо обязательно нести какую-то мысль о равенстве и мире? М-сье покачал головой и продолжил просмотр. Главная героиня, страшно обидевшись на героя, пыталась покончить с собой, но всё время комично оставалась живой. То у неё верёвка оборвётся, то цианистый калий окажется рыбим жиром, то квартира окажется на первом этаже... Это весьма развеселило критика. Вот это правильно, жизнь слишком ценна, чтобы её так лёгко выбрасывать. Будет знать, старая кашёлка, как пытаться отправиться к Аиду. Остаток пьесы прошёл в выяснении отношений между героем, героиней и морфием. Закончилось всё тем, что все трое решили жить дружно. Пьесу можно было отнести к разряду комедий со смыслом, хотя этот самый смысл, как уже было сказано, м-сье не понравился. Зрители, однако же, были очень довольны. Когда упал занавес, все повскакивали со своих мест и начали хлопать. Хлопали всем актёрам, но больше всего комичным персонажам (Вот оно, банальное мышление простой публики). М-сье тоже для виду похлопал, но вставать не стал. Он был глубоко разочарован исчезновением таинственной незнакомки с первого ряда.
- Мдам зе Месье, - грянул со сцены голос одного из актёров, - Мы хотим поблагодарить всех, кто учавствовал в сегодняшней постановке. Нашего дирижёра Шарля Кандэ, - в этот момент откуда-то из оркестровой ямы появился щупленький седой человек, который видимо и являлся Шарлем. «Странно,» - подумал критик – «Я не помню чтобы в этом спектакле была музыка. Значит всё не так плохо; музыка сливалась с общей картиной».
- Мы так же хотим поблагодарить нашего режжисёра Анри Вутона за его бесценное руководство, видение и просто человечность, - пропищала тоненькая главная героиня, вернув критика в действительность. Она уже успела сменить своего соратника в выражении благодарности. «Бла-бла-бла,» - подумал м-сье. Он никогда не верил в искреннюю благодарность вышестоящему лицу.
- Ну и конечно, мы хотим поблагодарить наши замечательную мадемуазель Суаз, написавшую эту пьесу. Амелия, поднимись пожайлуста к нам на сцену, - пламенно воскрикнул главный герой, успевший принять эстафету от своей партнёрши. Глаза критика с интересом уставились на лестницу к сцене. На сколько он знал, авторам пьесы было положено находиться в зале во время первого спектакля, а не паниковать за кулисами. Они обычно сидели в одной из лож ближайших к сцене. Тоесть теперь, по расчёту м-сье, на этой лестнице должна была появиться эта храбрая мадемуазель Суаз, написавшая столь раскованную пьесу. В ожидании прошла пара минут. Никто на сцену не поднимался. Актёры, пребывавшие в недоумении, попытались сгладить ситуацию и промямлили что-то о том, что мадемуазель наверно уже празднует дебют. Зрители похлопали ещё немного, актёры ещё немного покланялись влево и вправо, а потом все начали расходиться. Публика рванулась к выходу, а точнее к гардеробу и организовала длинную очередь в дверях. М-сье критик неспеша поднялся из кресла и медленным шагом напрвился к сцене. Поднявшись по лестнице (благо никто ему не припятствовал, запомнили уже), он проскользнул за занавес и тут же попал в мир хаотичной радости. Актёры поздравляли друг друга с успехом, плакали, истерично смеялись и начинали ораторствовать на тему «великолепности всего сущего». М-сье вежливо кашлянул, дабы обозначить своё присутствие, но никто его, кажется, не заметил. Тогда критик подошёл к человеку среднего возраста, телосложения и роста. Это и был Анри Вутон, режиссёр всего этого безобразия. Анри находился в состоянии близком к экстазу. Его рыжие волосы блестели креналином, а глаза блестели азартом и неземным счастьем. Режиссёр был доволен собой, жизнью и остальными, поэтому приветствовал критика, как закадычного друга.
- Поль! Дорогой! Бо мой, как ты вовремя! Мы как раз хотели пригласить тебя к нам на празднование открытия пьесы! Тебя ведь понравилось, да? Сам знаю, что понравилось. Марлин так отчаяннно пыталась удавиться, а Реми так правдоподобно находился под кайфом, можно было подумать, что он действительно посещает салоны. Ха-ха, в прочем какая разница, все они были хороши. А мамзель Суаз вообще хороша, просто взяла и ушла. Она же пропустила добрую часть удовольствия. Ну ничего, и без неё неплохо получилось. Ты видел, они ведь с добрые полчаса стояли апплодировали! Бог мой, Поль, это же такой успех! – он окончательно задохнулся своими словами и дальше продолжил нести только какую-то невнятную чушь. М-сье удивился как режиссёр вообще смог сказать что-то членораздельное. За всё время их «знакомства», Анри отнюдь не отличался отличными (и даже хорошими) ораторскими качествами. Нечего уж говорить и о его памяти. Он ведь даже ен смог вспомнить настоящее имя критика. Ну какой же он Поль? Поли обычно работают официантами, а он, как-никак, журналист. Вутон схватил критика под руку и потащил его куда-то вглубь людской гущи. В этой самой гуще, оказалась дверь. Выкрикнув что-то, что больше напоминала боевой клич, Анри решительно открыл дверь и вышел (вместе с м-сье критиком) на улицу. За ним тут же последовала актёрская братия. М-сье запоздало сообразил, что забыл взять в гардеробе пальто, но понял, что обратно ему уже не выбраться. Остальные, в прочем, тоже были без верхней одежды. Оказалось, что место празднование находилось совсем недалеко от театра. Толпа, в которой критик уже успел потерять Анри, завалилась в какой-то паб. М-сье отметил, что попадись в этой толпе какой-нибудь случайный прохожий, он бы тоже беспрепятственно попал в паб, где каждому подавали бесплатную выпивку и угощение. Брезгливо отряхнувшись, критик оглядел компанию собравшихся. Все ребята были довольны (возможно не столь успехом пьесы, сколько бесплатной выпивкой), девушки тоже были в приподнятом настроении, они стайками носились из одного конца паба в другой и то и дело заливались звонким хохотом. Анри Вутон, как и девушки, на месте не стоял и подходил от одного актёра к другому, нахваливая их талантливую игру. В общем всё как всегда, обычный дебют. М-сье задумчиво уселся за стойку и заказал себе кружечку настоящего ирландского эля. Непонятно откуда здесь брали этот самый настоящий ирландский эль, но он был весьма недурён. Такой приятный вкус, цвет...
Пока критик занимался дегустацией напитка, дверь в паб отворилась и на пороге появилась женская фигура. Она с улыбкой оглядела присутствующих и громко сказала: «Опять пьянствуете?!». Присутсвующие с секунду смотрели на вошедшую, а потом оживлённо закричали, засмеялись и просто заголосили. Громче всех конечно Анри: «Амелия! Дорогая! Бог мой! Ну где же ты была? Мы тебя так ждали!». Амелия подошла к Анри и начала о чём-то с ним шептаться. Тем временем, м-сье, успел оценить ситуацию и наконец-то понял.