Я вышла в фойе, потом на улицу, потом на проспект, потом в метро, потом в вагон, потом на станцию, потом на улицу, потом зашла. Зашла в подъезд, в лифт, на этаж, я постучала. Я постучала в дверь и долго стояла, ожидая ответа. Ответа не было - за дверью мёртвое и пыльное пространство. Я постояла ещё немного, надеясь на случайность и судьбу, но дверь была закрыта, а мой ключ, тот самый, что лежал в кармане, подсказывал, что заходить к себе домой - нельзя.
we might be well dreaming of the truth. the third night in a row we're dreaming of america: the poor and the extremely rich.
i've heard that in america all walls are grey, all windows dirty, all wal-marts way too big.
i've heard that in america all people are angry, no dogs are friendly, and fast food is way too greasy.
i've heard that in america all money smells like perspiration-blood-n'-coke, all life is just a game of black jack, and no one is too happy about anything.
all that - america.
you say, "well, that looks lovely. let's"
i say, "well,thatthisthen"
. а теперь почти тоже самое, но вверх тормашками .
я говорю, "ну,тотэтоттогда"
ты говоришь, "ну, это всё выглядит чудесно. давай"
всё это - америка.
я слышала, что в америке все деньги пахнут потом-кровью-и-немножко-кока-колой; что жизнь там - лишь игра в блэк джэк; и что никто ничем не счастлив.
я слышала, что в америке все люди злятся, все собаки кусаются, а весь фаст фуд ужасно жирен.
я слышала, что в америке все стены серы, все окна грязны, и все магазины уж слишком велики.
мы третью ночь видим сны об америке: о бедных и фантастически богатых. вполне возможно, что нам снится правда.
я говорю и значит можно. и значит можно говорить о том, что я видела этой зимой.
там были лошади и волки. много лошадей. много волков. они бегали по кругу и выли. волки выли. лошади вы_ли. у меня ещё выли кости, но это - другая история. в центре круга была яма и в эту яму падали звёзды. я смотрела как завороженная, замороженная мороженным, размороженная моржом. звёзды падали в яму и там взрывались, озаряя волков и лошадей беспощадными белыми вспышками. потом в эту яму упала луна, но не пройдя по объёму талии, она застряла. тогда волки и лошади стали закидывать её снегом. она чихала и кашляла, а потом потухла. стало темно. я хлопнула глазами. ещё раз хлопнула глазами и проснулась. на небе не было луны и звёзд. но там где я, их не бывает вовсе.
@музыка:
yann tiersen - the deutsch mark is coming
Я нынче ужасно похожа на черепаху. С головой и ногами забираюсь в свой свитер и там живу. Иногда ползаю к чайнику и затаскиваю к себе в свитер большие порчии зелёного чая с мёдом. Иногда ползаю к книжному шкафу за книжками. Иногда развожу из этих книжек костры (знаю что ересь и анафема, но даже свитер нужно подогревать), а иногда полдня изучаю попавшиеся талмуды при тусклом свете дырки для головы. Очень, знаете ли, уютно. Иногда в моём свитере появляется ещё кто-то. Он плотно ко мне прихимается и головой тычется в шею. Точно не знаю кто он, но он весь холодный. Позавчера ко мне домой приходили гости. Они тихонечко сидели на диване и наблюдали за тем как свитер пытается найти им шоколадку, подпрыгнуть и достать им какую-то рукопись с верхней полки стеллажа, а потом – как свитер, врезаясь во все стены, пытается проводить их к двери.
Стармэн надел мне на голову наушники и сказал: «Слушай».
Я стала слушать.
If God had a name, what would it be
And would you call it to his face
If you were faced with him in all his glory
What would you ask if you had just one question
[...]
If God had a face what would it look like
And would you want to see
If seeing meant that you would have to believe
In things like heaven and in jesus and the saints and all the prophets.
Он снял с меня наушники и молча посмотрел в глаза. Я спрятала взгляд между ворсинками ковра и решилась его забрать только вечером, когда Стармэн ушёл с друзьями в булочную. Потом я долго сидела на диване и задумчиво перебирала взгляд в руках.
Я наверное не говорила, но на верхней полке у меня стоит коробка цветных карандашей. Простых цветных карандашей. Сегодня эта коробка неожиданно упала и раскидала разноцветные деревянные трупики по всей комнате. Я не стала их собирать. И рисовать-собирать тоже не стала. Теперь я просто хожу по ним и подскальзываюсь.
Эта его религия была ужасно похожа на третью ногу - вещь красивую, но, в принципе, ненужную. Об них спотыкаются, об ноги эти. Третьи.
Третья нога Стармэна часто начинала топать между нами, когда я, по неосмотрительности своей, упомянала что-то зыбкое. Да и когда Стармэн начинал креститься, я невольно отворачивалась в сторону.
Не было в этом ничего непонятного. Просто родители мои вырасли в стране без бога, а я выросла в боге без страны. Я не умею так придумывать. Иногда, кстати, хочется. Но в эти грустные моменты я убеждаю себя, что третья нога у меня не приживётся.
театр уже стоял пустой. а я стояла на краю сцены и читала свой монолог. а ты* сидел в третьем ряду (ты всегда сидишь в третьем ряду) и слушал меня. а потом я вдруг сказала:
ты знаешь, нет на свете девочек хитрее матильды шилёвской.
ты посмотрел на меня с любопытством. я продолжила. рассказала тебе какую-то непонятную сказку. ты знаешь, я же умею.
ты поднялся с кресла и сказал, что монологи мои могли бы быть и пооживлённее. я кивнула, подумала, что ты не прав и пошла в гримёрку за пальто.
потом мы вышли из театра и долго ходили по обескровленным улицам и, не держась за руки, обсуждали, почему-то, экзистенциализм. очень уж он тебе не нравится.
а потом мы вспомнили, что закрыли в театре михалкова. нет, не подумайте, это наш театральный призрак. ничего общего в персонажем.
вернулись. выпустили михалкова. он, подарив нам пару крепких словечек, ущипнул меня за щёку и полетел заглядывать под юбки смелых москвичек.
ты мне улыбнулся и пошёл в гримёрку за пальто.
*не волнуйтесь. я вернулась к своему обещанию и ты это не ...
Я тогда проснулась посреди ночи, вскочила с кровати и выбежала босиком на балкон. Холодно было жутко, но я добрых пять минут стояла, примёзнув к перилам и высматривая что-то внизу. Видишь ли, внизу маршировали черти. Именно те черти, что мне только что снились.
Веришь ли, я шла сегодня около дома твоего, заглянула в окно и ничего не увидела. Там не было ни тебя, ни их, не нас, ни даже моих старых фотографий. Веришь ли? Мебель была вся накрыта простынями, а они были покрыты пылью. Часы на стене остановились, а цветы в вазе завяли. Однако ж на столе всё ещё стояли наши пустые чайные чашки.
.Веришь ли, вчера вечером я шла морским берегом и видела то место, где впервые заметила тебя. Тогда я долго сидела на жёсткой неудобной гальке и исподтишка поглядывала на тебя, пытаясь угадать читал ли ты французов. Сегодня я, конечно же, прошла мимо, но бабушка, которая торгует ракушками на берегу (она живёт скорее на те деньги что дают ей туристы, чем на свои продажи) поймала меня за руку и отчего-то сказала, что часто видит как ты гуляешь по прибрежной полосе.
Веришь ли, завтра я буду ждать тебя там где всегда, болтая ложкой в своём остывшем чае, а ты в этот момент застрянешь в пробке или будешь вынужден спасать кого-то где-то. И, веришь ли, с последним ударом часов я поднимусь, заплачу по счёту и уйду домой. А ты, ровно через пять минут, ворвёшься в дверь и сядешь за мой столик.
У меня тоже есть собственный зверь - чёртово одиночество.. В последнее время оно не отпускает меня дальше чем на два шага; на третьем сразу прыгает на спину, обхватывает горло тонкими жилистыми руками и начинает душить. Окружающие меня люди с удивлением смотрят на мою немую борьбу с собой и тихонько смеются. "Эксцентричная особа," говорят они друг друга и продолжают глазеть на мои выкрутасы. Так вот сейчас, один из них, я расскажу вам о несуществующем, но таком реальном...
cold cold water surrounds me now cold cold water surrounds me now cold cold water surrounds me now cold cold water cold cold water
Я отхожу от окна, от дождя, снега и солнца. Я ставлю свою пустую чашку на стол. Ровно год назад я сказала, что Джоел был прав. И ведь он действительно был прав. Он и Чарли Кауффман, сказавшие что ... Но что, это неважно. Важно то, что Таити далеко, а я всё ещё здесь. J'y suis jamais alle, ты знаешь?
Так. Нет. Это всё не то. Я с чашкою пустою отошла от окна и присела в кресло, стараясь не будить живущего под ним домового. Домовой и не разбудился. Я сидела в кресле и пыталась вспомнить собственные странные стихи. Я ведь никогда не могу. Их вспомнить.
В форточку вваливается Карлсон. Вчера он мне наглядно доказал что любви не бывает. Мы сидели на крыше и он всё говорил и говорил, а я всё слушала, пытаясь в тот же момент увидеть звёзды спрятавшиеся за темнотой сиреневого оттенка.
Карлсон проходит в комнату и уверенной походкой идёт к холодильнику. Он ещё не знает, что у меня кончилось варенье. Он открывает дверцу и ворчит. А мне становится неуютно, потому что я слышу как за стенами моего дома рассыпается вечность.
.И если ты посмотришь внимательно, то ты увидишь в её осколках... нет, не меня и не мои слёзы, а тот самый спектр, о котором так долго толковал твой физик.
Я сказала.: "Чёрт, ты знаешь, меня ведь в дестве не научили прощаться. У нас была большая семья, Чёрт: бабушки, дедушки, пляменника, двоюродные-троюродные братья, тёти, дяди... Мы всегда знали, что ещё встретимся, и всегда ещё встречались. А если не встречались, то знали, что нас ещё много-много и что мы всё друг у друга есть. Даже когда умер мой дедушка, я не сказала ему "Прощай". Наверное это всё потому что мне не нужна точка в конце предложения, чтобы прервать повествование, перестать ждать. А может быть я просто не умею не_ждать. Знаешь, Чёрт?"