торгую догмами и эскапизмами.
Эскалаторный элеватор из свежемытого стекла и мы с тобой одни, летим наверх, к известным всемогущим, к отвратительному растворимому кофе и к плоским мониторам. Тебе не привыкать, ты тут работаешь, а я так, заглянула по делам. "Знаешь что мне не нравится в этих лифтах?" - вдруг спрашиваешь. "Укачивает?" - любопытствую я и внимательно тебя разглядываю. Ты почти не изменился, остался таким, каким я тебя запомнила в нашу последнюю встречу. Тебе сейчас около сорока, рыжие волосы только начинают заранее проигранную войну с сединой. У тебя всё те же карие глаза, но из весёлых-азартых они превратились в усталые-тяжёлые. Здесь нельзя курить, но я уверена, ты всё ещё куришь. Бледные впалые щёки. Марат. "Никогда не знаешь где тут первый этаж. Вот смотри: п3, п2, п1, м, л... Я в первый раз вообще не туда уехал," - смеёшься. "Ааа," - говорю, - "А." У нас с тобой когда-то была страшная любовь. Точнее нет, у меня к тебе была страшная любовь, а ты, как всякий нормальный человек, дарил мне барби и конфетки. Потом мы долго не виделись. Помню ты тогда собирался приехать 1 апреля. Весь день я попадалась на чужие розыгрыши, но самозабвенно ждала тебя, говорила: "Сегодня приедет Марат. Марат!". Мне было очень интересно узнать кем же ты стал. Только вот, ты не приехал тогда, забежал на минутку только три месяца спустя. Ты тогда уже стал мужем (её вроде звали Катя) и отцом, а я тогда даже не огорчилась. Крушение идолов. Наверно так себя чувствовали заядлые коммунисты.